В “либеральном” российском издании “Еж.ру” пояаилась удивительная для последних лет статья, судя по которой, и в Россию пришло понимание что то явление и те “направления мысли”, которые современная американская пресса называет “либеральной” на самом деле не имеет никакого отношения ни к либерализму, ни к свободному рынку.
Статья о “европейско- американском” либерализме Петра Филлипова без сокращений –
Благими намерениями дорога в ад вымощена. Когда последствия ошибочных решений сказываются на жизни одной семьи, то для всего общества это незаметно. Но когда само общество, т.е. многие миллионы людей впадают в трагическое заблуждение, это приводит к тяжким результатам. Россияне, поверившие в коммунистическую утопию уравниловки с ее лозунгом «от каждого по способностям, каждому по потребностям», столкнулись с нищетой, тотальным дефицитом, Голодомором, террором ВЧК-НКВД и миллионами сгинувших в ГУЛАГе. Наивно думать, что это последняя большая ошибка в истории человечества. Нас ожидают непреднамеренные последствия от вмешательства государства в рыночные отношения (т.е. интервенционизма — деформирования властями рыночной экономики), от быстрого роста численности чиновников и влияния на нашу жизнь корыстной бюрократии. Не пройдет даром самообман миллионов, поверивших в «социальное государство», которое якобы обеспечит нуждающихся за счет перераспределения доходов в пользу бедных от трудолюбивых, умных и предприимчивых.
Казалось бы, понятно: если платить большие пособия по безработице, то число нежелающих работать будет только расти. В Европе существует множество фирм, которые помогают лентяям стать «нуждающимися» и жить за счет налогоплательщиков. Но чем выше страховка для «нуждающихся», тем выше налоги и труднее добиваться результатов «творцам», которые и создают богатство и рабочие места для всего общества. То есть социальный патернализм имеет негативные последствия для всех.
Обсуждая угрозу повторения Великой депрессии первой половины ХХ века, полезно уточнить применяемые термины. Изначально либерализм означал идеологию, ставящую во главу угла свободу людей, частную собственность, верховенство права и равенство перед законом, плюс минимум вмешательства государства в рыночные отношения (минимум интервенционизма). Т.е. либерализм как идеология основывается на гарантиях права собственности, которая обеспечивается «минимальным государством», свободой от излишней регламентации рынка и предпринимательства, свободой деятельности некоммерческих организаций. Главный же принцип либерализма — запрет на агрессивное насилие, свойственное средневековым феодальным обществам, когда на смену господству силы приходит верховенство права.
Кроме того, не надо забывать о том, что говорил Д. Боуз о социальности либерализма: «Социалист — вот, без сомнения, наиболее подходящий термин для обозначения защитников гражданского общества и свободных рынков». Томас Пейн приводит различие между обществом и правительством, а либертарианский автор Альберт Джей Новак называет все, что люди делают добровольно — из любви, в благотворительных целях или ради прибыли, — «социальной властью», которой всегда угрожает агрессия со стороны государственной власти. Поэтому можно сказать, что те, кто защищают социальную власть, являются настоящими социалистами, а те, кто поддерживают и умножают государственную власть, являются просто государственниками, т.е. этатистами. Но, увы, в США и слово «социалист», и слово «либерал» закрепили за собой те, кто не отстаивают ни гражданское общество, ни свободу»
Если в Европе термин «либерализм» еще сохранил свое значение, то в США со времен Рузвельта он был захвачен сторонниками государственного патернализма. Они отстаивали расширение полномочий государства. Даже гарантия частной собственности, главного источника экономического прогресса государства, была поставлена ими под вопрос. Что не мешало им именовать себя либералами. С тех пор сторонники классического либерализма в США называют себя либертарианцами. Но и в Европе перемена терминов, произошедшая в США, заставила настоящих европейских либералов называть себя либертерианцами.
Что касается партий социалистов и коммунистов, то они всегда были сторонниками максимального государственного вмешательства в экономику, вплоть до отказа от частной собственности, централизованного установления цен и государственного планирования. Впрочем, Хайек справедливо отмечал, что термин «социальный» — это слово-ласка, которое уничтожает смысл тех слов, которые стоят рядом с этим прилагательным. Слова «государство», «рынок», «порядок», «отношения», «польза» теряют свое собственное содержание и превращаются в символы чего-то хорошего. Этими терминами легко оперировать для одобрения нужной программы, достаточно назвать ее социальной. А политику оппонентов заклеймить как антисоциальную. «Социальный патернализм» превращалось в обозначение выдающейся добродетели, неотъемлемый признак хороших людей и идеал, которым должны направляться совместные действия. Но по сути «социальный патернализм» — это то же самое, что и интервенционизм, то есть вмешательство государства в рыночные отношения, пагубно влияющее на экономический рост.
К чему ведет сознательный обман терминами «социальный», «социалист» видно на примере немецкого народа. Гитлеровцы не только использовали этот популярный термин в названии своей партии «национал-социалисты», но и применили множество мелких подачек, вроде бесплатных обедов безработным. Тем самым они стремились показатьякобы социальный, общественный характер своей деятельности. Но это была попытка лишь приукрасить имперский, человеконенавистнический характер нацистской идеологии. Без победы в войне союзников и насильственной денацификации немецкого народа он вряд ли самостоятельно избавился бы от веры в свою национальную исключительность и право насиловать и уничтожать другие народы.
Повышение социализации, то есть роли государства и полномочий бюрократии приводит лишь к росту коррупции. Обогащаются чиновники и их друзья олигархи. Расцветает кронизм – «капитализм для своих» Наивно надеяться на благонамеренность государственных чиновников, которые будут думать об «общем благе», а не о личной выгоде. Природа человека не меняется от перехода из частного сектора на госслужбу. Если же и там и тут царит личный интерес, то властные полномочия будут доставаться тем, кто особенно в них заинтересован — распорядителям чужого и «ничейного», т.е. государственного. Кроме того, следует учитывать неизбежное последствие интервенционизма, которое Хайек описал в своей книге «Дороге к рабству» — приход к власти людей худших, малоквалифицированных, корыстных, но зато лояльных правителям.
Напротив, свободный рынок делает возможным сотрудничество между людьми на добровольной основе, он позволяет пользоваться благами разделения труда и обмена в мировом масштабе. То, что рынок порождает эгоизм и безнравственность, не соответствует фактам. Мать Тереза, которая захочет пожертвовать деньги на детей, покупая им одеяла, будет пользоваться рынком, который делает ее сумму денег обладающей большей покупательной способностью, чем без него. Безнравственность, коррупцию, «грязные деньги» порождает олигархический капитализм «для своих» (кронизм), формирующийся в условиях интервенционизма.
То есть на практике свободный рынок не антисоциален, он — часть общества, которая делает его богаче, без него общество станет гораздо беднее, а жадность людей никуда не исчезнет, она станет лишь больше, так как борьба за меньшее количество ресурсов всегда ожесточеннее. Это следует из закона предельной полезности. Если мы будем опираться на корректную социальную теорию, то станет понятным, к каким последствиям приводит государственное вмешательство в рыночные отношения (т.е. интервенционизм или социальный патернализм).
Есть два подхода к анализу последствий такого вмешательства. Прежде всего, это изучение последствий конкретных мер огосударствления экономики. На этот вопрос лучше всего ответил Людвиг фон Мизес в трактате «Человеческая деятельность», где он показал, что такие меры, как регулирование цен и зарплат, денежная эмиссия, национализация и т.д. приводят к целям, противоположным заявленным, то есть к экономическому спаду и разрушению социального порядка.
На второй вопрос о долгосрочных последствиях интервенционизма ответил Ф. фон Хайек в книге «Дорога к рабству». Он показал, что если начать двигаться по пути огосударствления, то неизбежно все закончится «гестапо», т.е. тоталитарным обществом без прав и свобод. Впрочем, общество, осознав опасность, может изменить тренд развития. Но чем дальше зайдет огосударствление, тем сложнее будет разобрать завалы экономики.
Интервенционизм основан на желании заменить рынок государственным регулированием, на государственном контроле и монополии на некоммерческую деятельность, на нарушении права собственности так называемым «социальным государством». Причем идеологи интевенционизма полагают, вслед за Лассалем, что «государство — это Бог», а себя они видят жрецами этого государства.
Либерализм же не претендует на решение «социальных проблем», он лишь предлагает их решать другими способами. А именно на добровольной основе. В частности, проблему бедности либерализм предлагает решать не за счет «социального государства», а за счет экономического роста. Если высвободить силы свободного рынка за счет сокращения налогов, это даст рост экономики, и следовательно, заработных плат, в том числе и бедных. Мы наглядно видим это на примере Южной Кореи и Тайваня.
Тем не менее, доля государства в экономике за последние сто лет выросла в США с 7,5% до 38,7%, в Швеции с 10,4% до 53%, в Австрии с 17% до 51,8%. Во Франции с 15% до 57%. И рост продолжается, в том числе благодаря кризису 2007–2009 годов. Особо показательна история Швеции. Причины успеха Швеции не в высоком налогообложении, а в том, что после войны страна заняла свою нишу в мировой экономике, став частью глобального капитализма. Но «социальное государство» в Швеции, как и везде, порождает проблемы. Как писал шведский экономист А. Ослунд: «Швеция была экономически очень свободной на протяжении многих десятков лет ХХ века. Государственный сектор Швеции был намного меньше, чем в США. Это была очень динамично развивающаяся экономика с 1960 по 1970-е годы. Это было время малого государства, низких налогов и низкой доли государственных расходов. Начиная с 1970-х годов, темпы роста ВВП Швеции были на 1% ниже, чем в среднем в странах ОЭСР. Это было время, когда в Швеции начали работать высокие налоги, резко увеличился объем государственных трансфертов. Очевидно, что это была плохая политика. Негативные последствия появились тут же: высокая инфляция, безработица, дефицит бюджета и большой государственный долг. В Швеции очень неэффективная система социальной поддержки. Поразительно, но по своей эффективности она схожа с российской. Только 10% бедных получают социальные трансферты. Остальное идет на сторону. Для сравнения, в стране, которая имеет хорошую адресную систему поддержки, бедные получают 30-40% тех денег, которые им выделяются. Социал-демократы устроили хорошую социальную защиту для среднего класса. Что получилось?
Во многих регионах Швеции вообще не было полиции, потому что ее сотрудники отдыхали в летних отпусках. В Швеции, чтобы сделать операцию на бедро, надо ждать 3 года. Часто операцию на глаза, по лечению глаукомы, надо ждать год. За это время человек может ослепнуть. Такое безобразие творится лишь только потому, что бюрократы хотят власти. Здесь нет никаких экономических причин. Это только вопрос власти бюрократии и политиков. Сейчас все больше шведских студентов учится за рубежом. Я был профессором Стокгольмской школы экономики. Половина студентов после выпускных экзаменов уезжает за границу, потому что в Швеции им нет смысла оставаться. Хорошее образование не ценится. Такая же ситуация с инженерами, зубными врачами. У нас наблюдается дефицит врачей из-за того, что нет стимулов работать». Так что Швеция не является исключением из правила, в ней также действуют законы экономики. Бесплатных обедов не существует нигде. Однако мир движется ко все большей роли бюрократических пирамид власти.
«Социальное государство» породило в Европе и мире огромный государственный долг, который ляжет бременем на плечи следующих поколений; «социальное государство» породило огромную безработицу в проблемных странах ЕС: Греции, Испании, Португалии; «социальное государство» уничтожило огромное количество сбережений, так как инфляция, организуемая центральными банками после 1971 года, даже в развитых странах, уничтожила 50% покупательной способности денег; де-факто «социальное государство» вынуждено признать банкротство пенсионной системы, когда оно национализировало пенсионные фонды граждан, например, в Польше; «социальное государство» породило демографический кризис в Европе, когда государство занимается воспитанием детей и у людей нет стимула к увеличению численности населения для обеспечения безбедной старости, институт брака разрушается.
Это лишь часть проблем, которые породило «социальное государство». Если не остановить этот губительную тенденцию, то скоро мир столкнется с новой Великой депрессией. Чтобы этого не допустить, надо понять, что те, кто утверждает, что люди «созданы для сотрудничества, а не для конкуренции», не понимают главного — рынок как раз и построен на сотрудничестве. Сотрудничество с партнерами — такая же неотъемлемая часть капитализма, как и конкуренция. Похоже, что человечеству придется заново искать баланс коллективизма и индивидуализма, общественного характера производства и частной формы присвоения, общества и экономики. Нам нужно научиться управлять рисками цивилизации, наши институты должны смягчать неустранимые противоречия, но не блокировать экономическое развитие.
«Потерпев неудачу при первой попытке создать мир свободных людей, мы должны попробовать еще раз. Ибо принцип сегодня тот же, что и в XIX веке, единственная прогрессивная политика — это по-прежнему политика, направленная на достижение свободы личности».
Источник: Усанов П.В. Непреднамеренные последствия социального патернализма // Социальный либерализм: между свободой и этатизмом. СПб: Леонтьевский центр, 2015 (полный текст: www. leontiev-reading.ru).
НА ПУТИ К ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ
ПЕТР ФИЛИППОВ
НОВОСТИ РУССКОГОВОРЯЩЕГО НЬЮ-ЙОРКА МАНХЕТТЕН БРУКЛИН КВИНС СТАТЕН АЙЛЕНД БРОНКС НЬЮ-ДЖЕРСИ
Leave a Reply