В Америке семья – это главное, с нее все начинается.

Америка – это был мой первый выезд за границу в сентябре 1964 года. Нас посадили в самолет Москва – Копенгаген, и там мы прождали четыре часа, потому что не было прямых рейсов.

И первое мое открытие было не про Америку, а про туалет. Потому что в аэропорту Копенгагена я увидел вместо смердящей клоаки в виде аэропортовского туалета какой-то цветущий эдемский сад. Это произвело на меня неизгладимое впечатление.

После этого нас повезли в Америку, где мы испытали все прелести первого конкурса имени Вана Клиберна, когда еще ничего не устоялось и все пробуют на вкус, на цвет и на тык.

Когда мы победили, у нас должно было состояться четыре гала-концерта, на которые должны были съехаться люди со всего мира, в том числе и импресарио, что могло определить наше будущее как музыкантов. Тогда мы попросили советское Министерство культуры, чтобы нам позволили остаться на эти четыре дня.

Ответ Министерства был прост – а ну, быстро в самолет!

Тогда случилось следующее. Мы получили премии в 10:30 вечера накануне утреннего отлета. А в то время нельзя было не то что иметь валюту, но даже думать об этом. Так что нам нужно было как-то от этой валюты избавиться. И какой-то ушлый бизнесмен специально для нас открыл ночью магазин.

И вот происходит унизительная вещь: два музыканта, победивших в конкурсе Вана Клиберна, ночью в магазине избавляются от валюты, как от какой-то гадости, потому что нам нужно было либо выкинуть эти

деньги, либо потратить. Иначе их на советской таможне у нас бы отобрали.

Эта позорная неприличная история привела к тому, что я Америку поначалу просто возненавидел – ну не злиться же мне на СССР, который мне в то время казался неисправимым.

А дальше пошло-поехало. Вначале на наши концерты шли независимо от того, что мы играем: просто для того, чтобы посмотреть на нас, как на белых медведей – приехали русские. Но потом русские стали «прибирать» эту страну и к рукам, и к мозгам.

Я же стал «прибирать» эту страну к глазам и ощущениям. Конечно, она произвела на меня огромное впечатление – и это при том, что я никогда не страдал от комплекса неполноценности.

Помню одно из самых ошарашивающих моих ощущений – как я стоял на закате солнца у Большого каньона в Аризоне. Я ощущал себя пылинкой, крошкой, перед которой вечность. Причем это было сладостное ощущение – почувствовать себя маленькой гранулой вселенной.

Что же касается небоскребов в Нью-Йорке, то они произвели на меня большое впечатление, но потом быстро приелись.

Я был одним из первых советских музыкантов, которые начали общаться с американскими импресарио напрямую в организации собственных концертов, и это дало мне возможность познакомиться с множеством американцев. В своем целом они очень добрые, патриархальные, доверчивые и открытые люди – в этих своих качествах они очень мне напоминают грузин. Если ты понравился американцу, то он звонит тебе на следующий день, выясняет, чем ты занят и зовет тебя на скромное «пати». Либо приглашает тебя на неизвестно откуда взявшуюся вечеринку с омарами – просто потому, что ты ему понравился.

И чем дальше в провинцию ты уезжаешь, тем более девственными становятся эти симпатичные американцы. Правда замечу, что где бы ни состоялась подобная вечеринка, то в ней идентично все – и блюда на столе, и разговоры.

То, что я знал четыре языка, очень мешало КГБ посылать со мной их «переводчиков», но все равно пять лет я был невыездным.

Иногда я задумывался о том, есть ли различие в восприятии музыки американцами и русскими, и пришел к выводу, что мир просто делится на две категории. Есть меломаны – люди, которые просто любят музыку и идут слушать красивую мелодию, а есть очень тонкая прослойка немыслимых знатоков, у которых дома много тысяч дисков, и которые знают, чем отличается транскрипция одного и того же творения в руках того или иного исполнителя или дирижера.

Однако еще есть и небольшая толпа снобов, которая бегает на авангардные концерты, но они для меня мало что представляют. Поэтому я пришел к выводу, что публика разных стран отличается друг от друга только одеждой и тем, как она проводит свободное время.

У нас публика ходит на концерты «вопреки всему», а у них «благодаря». У них рано кончается работа, они могут приехать домой, принять душ, красиво одеться, приехать на машине и без трудностей поставить ее на стоянку. Наши реалии описывать не буду, поэтому всегда удивлен, что кто-то пришел на мой концерт, и этих людей я очень ценю и люблю.

Как писал Евтушенко про русских женщин, «их обсчитывать обидно, их обманывать грешно». Так что тех, кто пришел несмотря ни на что послушать серьезную музыку, хочется погладить по головке.

Если говорить о моих встречах с элитой, то скажу, что я достаточно избалован знакомством с элитой нашей. Я был другом Игоря Александровича Моисеева, мои друзья – Фазиль Искандер, Петр Тодоровский, Элина Быстрицкая, Валентин Гафт, Александр Ширвиндт. Так что в Америке я каких-то специальных встреч с какой-то гламурной элитой не искал – меня от нее тошнит, – так что все получалось само собой. Однако по работе довелось встретиться в Америке и с известными дирижерами, и с музыкантами, и с критиками – их было десятки, если не сотни.

Я гордостью могу сказать, что мне удалось быть знакомым с Владимиром Горовицем, Артуром Рубинштейном, Леонардом Бернстайном. Все они гении – жаль, что это поколение ушло, а новое не рождает личностей такого масштаба.

Если же упомянуть о том, что мне хотелось бы перенести из Америки в Россию – то это примат семьи.

В Америке семья – это главное, с нее все начинается.

И это правильно.

 

 

 

Николай Петров: американская история лауреата конкурса Вана Клиберна
Матвей Ганапольский представляет первые впечатления от Америки известных российских политиков, деятелей культуры и искусства, а также общественных деятелей, которые когда-то первый раз пересекли границу США и открыли для себя новую страну, которую раньше видели только в кино и по телевизору