90 лет назад, 1 января 1926 года, Лев Троцкий напечатал в главной советской газете “Правда” статью на смерть Сергея Есенина. Тот покончил с собой 28 декабря 1925-го. “Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя”. Никак не скажешь, что он не владел пером, русский революционер номер не один, но и не два, создатель Красной Армии и ее первый главком в годы гражданской войны, любимец рабочих и студентов, герой – наравне с Лениным – народных и мнимо народных частушек и анекдотов.
“Ленин Троцкого спросил, с кем вчера Дзержинский пил”.
Он уже был фактически никто в советском высшем руководстве, но еще мог что-то говорить вслух, и слово его действовало, как ничье. Сталин брал бюрократической хваткой, Троцкий – тем, что был “одержим неистовым патриотизмом своей эпохи – своего отечества во времени” – выражение из той статьи. В одержимости чем бы то ни было есть все, кроме нормы, но в данном случае это все-таки не то, что – властью и мучительством.
Содержание статьи не оригинально: “Творческая пружина Есенина, разворачиваясь, натолкнулась на грани эпохи и – сломалась”. Объяснять терзания и уходы поэтов их временем – штамп, которому столько же лет, сколько и самой поэзии с тех пор, как она перестала быть безличной. Поэты не в ладах с миром всегда и везде потому, что они поэты, а не потому, что для них плохо оборудована та часть планеты, где им выпадает обретаться. Из внешних неблагоприятных для них обстоятельств можно выделить разве что дурной обычай подыгрывать им, считая их небожителями. Тогда и там, когда и где к ним относятся спокойно, они весьма похожи на обычных людей и кончают с собой в целом не чаще прочих профессий и призваний.
В статье есть одно серьезное литературно-критическое наблюдение: “Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки”. Здесь такое понимание “истории с географией”, что невольно думается с наивным надрывом: ну, как такие головы могли позволить себе отравиться пошлейшей из утопий?! Так, значит, достала их грубая и пресная действительность.
Но, кроме содержания, в статье Троцкого есть чувство. “Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, – не хлопнув дверью, а тихо призакрыв ее рукою, на которой сочилась кровь”. Ничего написанного таким слогом газета “Правда” уже никогда не напечатает. Очень скоро исчезнет и больше не появится и тип руководителя, пишущего собственной рукой. Представить себе сегодня министра или губернатора, который что-то там лично калякает, невозможно. Люди не просто разных пород. Это люди высшей и низшей пород. Сочиняющий негодяй ничем не лучше негодяя, едва умеющего читать, но у них разное качество мозгов. Более-менее обработанные – у одного и почти не тронутые – у другого. Николай II за каких-нибудь полчаса собственной рукой написал отречение от престола. По рукописи видно: над текстом работал. В соседнем купе царского поезда ждали те, кого он в дневнике отнесет к изменникам и негодяям.
О Троцком и Есенине на русском языке создана целая литературная серия. Ворох кириллицы употреблен на утверждение, что Есенин не повесился “на простом шнурке от чемодана”, а был убит, и не кем-нибудь, а евреями, и не просто евреями, а евреями-троцкистами, которых направил он сам, Лев Троцкий. О том, что он был, как и положено коммунисту, интернационалист до мозга костей, говорится так, что ясно и ежу: это была сионистская маскировка. Если вы, поморщившись, напомните, что был он не просто атеист, а безбожник в духе русского вольтерьянства, у вас поинтересуются, когда вы сделались масоном. Если вы, нахмурившись, скажете, что приписывать ему иудейскую неприязнь к русскому крестьянскому поэту – это патология, вас отошлют к трактату (есть такой!), согласно которому помянутый вольтерьянец был сыном американского богача и в России – для руководства большевистским войском – появился уже в звании генерал-майора армии США.
…Не хочется расставаться с его замечанием, что Восток Есенину был ближе Северной Америки. Как точно и до сих пор современно! Константин Леонтьев, тоже на свой лад поэт, жалел, что турки не совсем русские, а русские – не совсем турки, хотя и выражался другими словами. В России и сегодня есть пара-тройка вполне искренних “оригинальных мыслителей”, разделяющих это умонастроение.
Шаганэ ты моя, Шаганэ…
А о Нью-Йорке написал прозой: “Железный Миргород”.
Шпаликов о нем в 1970 году:
Это счастье, тридцатилетним
Потеряться в родной земле.
Через четыре года тоже, в 37 лет, повесится, похоронен будет на том же Ваганьковском.
Анатолий Стреляный Svoboda.org
БРОДВЕЙ
На наших улицах слишком темно, чтобы понять, что такое электрический свет Бродвея. Мы привыкли жить под светом луны, жечь свечи перед иконами, но отнюдь не пред человеком.
Америка внутри себя не верит в бога. Там некогда заниматься этой чепухой. Там свет для человека, и потому я начну не с самого Бродвея, а с человека на Бродвее.
Обиженным на жестокость русской революции культурникам не мешало бы взглянуть на историю страны, которая так высоко взметнула знамя индустриальной культуры.
Что такое Америка?
Вслед за открытием этой страны туда потянулся весь неудачливый мир Европы, искатели золота и приключений, авантюристы самых низших марок, которые, пользуясь человеческой игрой в государства, шли на службу к разным правительствам и теснили коренной красный народ Америки всеми средствами.
Красный народ стал сопротивляться, начались жестокие войны, и в результате от многомиллионного народа краснокожих осталась горсточка (около 500 000), которую содержат сейчас, тщательно огородив стеной от культурного мира, кинематографические предприниматели. Дикий народ пропал от виски. Политика хищников разложила его окончательно. Гайавату заразили сифилисом, опоили и загнали догнивать частью на болота Флориды, частью в снега Канады.
Но и все же, если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост, высота которого над землей равняется высоте 20-этажных домов, все же никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой.
Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал “белый дьявол”.
Сейчас Гайавата — этнографический киноартист; он показывает в фильмах свои обычаи и свое дикое несложное искусство. Он все так же плавает в отгороженных водах на своих узеньких пирогах, а около Нью-Йорка стоят громады броненосцев, по бокам которых висят десятками уже не шлюпки, а аэропланы, которые подымаются в воздух по особо устроенным спускным доскам; возвращаясь, садятся на воду, и броненосцы громадными рычагами, как руками великанов, подымают их и сажают на свои железные плечи.
Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы стать ее поэтом. У нашей российской реальности пока еще, как говорят, “слаба гайка”, и потому мне смешны поэты, которые пишут свои стихи по картинкам плохих американских журналов.
В нашем литературном строительстве со всеми устоями на советской платформе я предпочитаю везти телегу, которая есть, чтобы не оболгать тот быт, в котором мы живем. В Нью-Йорке лошади давно сданы в музей, а в наших родных пенатах…
Ну да ладно! Москва не скоро строится. Поговорим пока о Бродвее с точки зрения великих замыслов. Эта улица тоже ведь наша.
Сила Америки развернулась окончательно только за последние двадцать лет. Еще сравнительно не так давно Бродвей походил на наш старый Невский, теперь же это что-то головокружительное. Этого нет ни в одном городе мира. Правда, энергия направлена исключительно только на рекламный бег. Но зато дьявольски здорово! Американцы зовут Бродвей, помимо присущего ему названия “окраинная дорога”, — “белая дорога”. По Бродвею ночью гораздо светлее и приятнее идти, чем днем.
Перед глазами — море электрических афиш. Там, на высоте 20-го этажа, кувыркаются сделанные из лампочек гимнасты. Там, с 30-го этажа, курит электрический мистер, выпуская электрическую линию дыма, которая переливается разными кольцами. Там, около театра, на вращающемся электрическом колесе танцует электрическая Терпсихора и т. д., все в том же роде, вплоть до электрической газеты, строчки которой бегут по 20-му или 25-му этажу налево беспрерывно до конца номера. Одним словом: “Умри, Денис!..” Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско, но любители могут его слушать и в Нью-Йорке, сидя в своей квартире.
Когда все это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость.
Бедный русский Гайавата!
Сергей Есенин,Год: 1923 Из произведения Железный Миргород
И Троцкий и Есенин – посещали Нью-Йорк в начале 20 века, и на Есенина как и на Троцкого. Америка и Нью-Йорк произвели неизгладимые впечатления.
НОВОСТИ РУССКОГО НЬЮ-ЙОРКА США МАНХЕТТЕН
БРУКЛИН КВИНС СТАТЕН АЙЛЕНД БРОНКC НЬЮ-ДЖЕРСИ
Leave a Reply