Чтобы работать по ночам нужны железные яйцы. Таксистов в NY убивают рано утром с четырех до пяти.
Конечно, ночной шифт лучше, чем дневной. Это вам любой таксист скажет. Самое главное, что ночью нет трафика. Город пустой. Из одного конца Манхеттена до другого – 45 минут. Я засекал.
Ночной клиент веселый, обкуренный, пьяный, праздный, ебливый. Ночью в Манхеттене все сексуально возбуждены. И я возбуждаюсь вместе с ними. Чевые дают щедро, на счетчик, что он у тебя там показывает, внимания не обращает. Если все заладилось, метешь город до пяти утра, а в пять в Ла Гвардию, в самый дальний терминал: Бостон-Вашингтон Шатл – там все наши собираются и пакистанцев с индусами, которые имеют паскудную привычку ломать линию, быстро из очереди выкидывают.
Часик на заднем сидении, сложившись сорокалетним эмбрионом еврея, перекемарил, и разбуженный гимном СССР, который с раннего детства, со школы, с армии, с камеры номер 90 в следственном изоляторе на улице Володарского, с последнего утра в СССР на таможне в Бресте, ровно в 6 утра звучит в твоей голове. Вскочил, свеженький как огуречик. Отлил под ноги, прикрывшись дверцей, слегка опечалившись, что четыре года сидения в такси делают свое дело. Струя уже не та, что раньше, когда с двух метров попадал в консервную банку.
Но вздрогнула очередь, сократилась, напряглась, подобно гигантской конечности, по которой пропустили электрический ток. Это первый шатл из города Вашингтона – столицы нашей родины Америки. 350 человек – 350 классных клиентов-бизнесменов. Один из них мой.
Мечта таксиста – порядочный белый мэн в европейском костюме с небольшим количеством груза. Командировочные тратит без счета, бизнес платит. Сядет и скажет по английски в Манхеттен – город Желтого Дьвола. Отчего ж не отвезти, барин, за двадцатник и пятерочку тип. Уже и 300 лошадок своих запряг, восемь горшков. Бензина полный бак, 200 миль без заправки в любую сторону прекрасной страны Америки, где Свобода, Счастье, Равенство и Братство, для всех, кроме меня. Я факин рашен таксидрайвер сейчас вами нанят вместе с машиной и оказываю услуги.
Saturday night fever в Манхетене это – действительно сумашедствие, где ты последний, кто должен сохранять здравый рассудок, волю, терпение, потому что кормишь семью и платишь кредит банку на 5 лет, что равняется пяти годам усиленного режима на Опанского. Поэтому приходится отбросить нахуй всю врожденную свою еврейскую интеллигентность и стать санитаром леса.
Уже было около двух, город притих и работу можно было взять только в специальных местах, которые таксисту нужно знать. Таксист, если он работает по ночам, обязан держать в голове карту всех самых гнусных точек Нью Йорка, и помнить, что карта эта динамическая. Скажем в восемь пи эм Манхеттен совсем не тот, что в одиннадцать, а в два часа, вообще совсем другой город.
Я встал в Вилладже возле Блу Нот и не успел даже поставить переключатель скоростей на паркинг, как ко мне на заднее сидение плюхнулась пара: араб в этой своей куфии, но в европейском костюме и молодая блондинка. Валдорф Астория, Парк авеню и 48 стрит. Это отель, где останавливался Горбачев. Араб говорил на хорошем английском, но таким тоном, который местные себе в отношении таксистов, обычно не позволяют. Ткнул меня пальцем в спину.
Я сразу понял, что он решил перед телкой своей выебнуться. Приезжий, он не знает, что со сферой обслуживания в NY так никто не разговаривает. Такой тон пробуждает в водителях такси классовое чувство ненависти. Не то, чтобы мне никогда прежде не грубили и пальцем в спину меня не тыкали, но в данном случае кто, араб, у которого арафатка свободным концом уложена на плече так, чтобы изображать силуэт Палестины без Израиля. Но это бы все я стерпел, телка у него была молодая, белая и такая красивая.
Когда он, достаточно глубоко, воткнул в меня палец, она хохотнула и сказала ему ласково: “Ай, Мухаммед, перестань.”
Со мной такое бывает иногда, мурашки пойдут по голове и жар в лице и необыкновенная концентрация чувст и мысли и я вижу все, что будет с опережением на несколько секунд и ужасная сила и ловкость в руках и нечувствительность к боли… О том, что что-то не так они поняли только тогда, когда я выскочил на Парк авеню, и не останавливаясь на красный свет, разогнв машину до 70 миль в час, пошел на надвигающийся на нас Пан Американ билдинг. Я уже понимал, что они не местные и про этот проезд внутри билдинга не знают. Араб взвизгнул от ужаса, когда мы вошли на вираж внутри сложной конструкции, которую гениальные американские архитекторы устроили над Гранд Централ стейшен. Телка стала блевать и по запаху спиртного, я понял, что араб ее изрядно напоил. Возле Валдорфа я резко с визгом тормозов и запахом паленой резины остановился, заставив их, подчиняясь законам Ньютона, церемониально как японцы поклониться мне аж до самого пола.
– Бля, воскликнул я, как мог по английски, который в такие звездные минуты поднимается из глубин подсознания, заложенный туда магнитофонным курсом Илоны Давыдовой с секретными частотами для мозга, – вы мне засрали весь салон, кто теперь будет тачку отмывать!
– It’s your fucking problem, – сказал араб, достал стольник из пачки кешака, собранного в петлю золотым зажимом и бросил на пол. – Keep Change, – сказал он.
На миттере было восемнадцать долларов и пятьдесят пять центов.
Leave a Reply