Иешуа Га Ноцри: …Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков.
Понтий Пилат: Нет, философ, я тебе возражаю. Это – самый страшный порок.
Михаил Булгаков, “Мастер и Маргарита”
Очень многие обстоятельства бесланской трагедии подробно обсуждались в течение прошедших десяти лет, но два главных, на мой взгляд, вопроса не только не получили ответа, на даже крайне редко формулировались и растворились в массе других: о числе заложников и террористов, об огнеметах и танках, об обстоятельствах первого взрыва, неразберихе в штабе и т. д.
Вопрос первый: как могло оказаться, что среди бесланских террористов было несколько человек – включая одного из их главарей Ходова – отпущенных на свободу незадолго до нападения на школу? Ни один из них не был освобожден по решению суда. Все они были выпущены из тюрем и изоляторов не вопреки желанию силовиков, а по их сознательному решению. Лица, задержанные российскими спецслужбами как подозреваемые террористы, могут оказаться живыми на свободе только в одном качестве: в роли завербованных агентов этих спецслужб. Получается, что бесланская трагедия с самого ее начала до финала – от ее организации до залпа из огнемета по залу с детьми заложниками – была преступлением российской государственной власти.
По сходному сценарию разворачивался и “Норд-Ост”. Оставшийся в живых террорист Теркибаев, завербованный агент спецслужб, выйдя из здания невредимым и свободным, успел затем дать сенсационное интервью Анне Политковской, опубликованное в “Новой газете”, и только после этого был ликвидирован. А один из организаторов теракта Эльмурзаев руководил службой безопасности крышуемого спецслужбами “Прима-банка”, на инкассаторских машинах которого передвигались по Москве террористы. На “учениях” в Рязани подложившие в подвал жилого дома мешки с гексогеном и взрыватель приехавшие из Москвы офицеры центрального аппарата были вычислены и блокированы рязанским УФСБ, и их задержание в последний момент отменил своим приказом Патрушев.’
Среди обозревателей, в течение многих лет неизменно отстаивающих позицию спецслужб в связанных с ними скандалах и на сфабрикованных ими судебных процессах, выделяется своей неутомимостью и пассионарностью Юлия Латынина. Она неоднократно разъясняла, оправдывала и пропагандировала на страницах “Новой газеты” и в эфире “Эха Москвы” практику применения пыток и бессудных казней подозреваемых, то есть в принципе любых граждан России, произвольно назначенных таковыми представителями спецслужб. Но вот как та же Латынина вынуждена была комментировать рязанские “учения”, цепляясь за спасительное словечко “очковтирательство” в попытке сохранить остатки репутации спецслужб, режима, Путина и своей собственной: “Когда офицеров практически поймали с поличным, им не осталось ничего другого, как нести какую-то чепуху о том, что в мешках сахар, и про “проверку бдительности”. Тогда единственное, что могло спасти репутацию режима и лично Путина, – это немедленное увольнение Патрушева и гласный суд над всеми, кто был причастен к “очковтирательству, переходящему в терроризм”. Гласного суда над террористами в погонах не было. Ни после Рязани, ни после “Норд-Оста”, ни после Беслана. Безнаказанность преступников во власти порождала, порождает и вновь будет порождать подобные преступления.
Есть серьезные основания подозревать силовые структуры и государственные власти Российской Федерации в организации и проведении теракта в Волгограде 21 октября 2013 года и в убийстве 16 ноября Дмитрия Соколова, причастного или объявленного причастным к этому теракту, а также четырех неустановленных лиц. Дмитрий Соколов, “гражданский муж” шахидки Зияловой, находился в центре волгоградской легенды силовиков. Начиная с 21 октября наши славные органы ежедневно сообщали, что кольцо преследования вокруг неуловимого главного подрывника махачкалинской диверсионной террористической группировки неумолимо сжимается, и вот-вот он будет схвачен. Только зачем это кольцо такими героическими усилиями им пришлось сжимать, если сами же они его и разжали? Он был уже в их чистых руках. Как цинично “разъяснял” ведущей программы “Неделя” Марианне Максимовской заслуженный волгоградский чекист Сергей Воронцов: “Да, он был задержан, мы его контролировали, но не могли же мы уследить за каждым его шагом”. Как они, видимо, не cмогли уследить и за каждым шагом Ходова, Теркибаева и организаторов других резонансных терактов.
Второй ключевой вопрос: почему не был доведен до конца сценарий приглашения Аслана Масхадова с требованием (просьбой) добиться освобождения заложников, а был реализован сценарий штурма? Подобная ситуация впервые возникла в момент трагедии “Норд-Оста”. Напомню – и это принципиально важно: ни в “Норд-Осте”, ни в Беслане приглашение Масхадова или его представителей не было требованием террористов, оно было на каком-то этапе инициативой власти. Требования террористов в обоих случаях были глобально-неопределенны и потому заведомо невыполнимы. Власть вновь оказалась перед дилеммой: что важнее – спасение заложников или уничтожение террористов. Идея пригласить Масхадова и дать ему, военному противнику, врагу, шанс спасти заложников означала экзистенциальный прорыв из замкнутого круга, обрекавшего на смерть сотни людей, и переводила проблему в совершенно другое измерение. В случае “Норд-Оста” она вообще не влекла за собой никаких формальных репутационных потерь для власти. На тот момент существовала официальная переговорная структура “Виктор Казанцев – Ахмед Закаев”, в рамках которой мог быть решен вопрос о приезде Масхадова. Казанцев и Закаев до этого неоднократно встречались, в том числе и в Москве. Идея самым серьезным образом обсуждалась параллельно с другими вариантами действий на высоком уровне несколько часов. С ее возможной реализацией был связан и намеченный на утро приезд в Москву Виктора Казанцева.
Ночью, однако, возобладал другой подход. Видимо, силовикам удалось убедить Путина, что их газовая атака не приведет к гибели заложников. А если бы заложников спас Масхадов, это, конечно, привело бы к его определенной легитимизации, что в равной степени не устраивало ни силовиков, ни связавшего себя знаменитым слоганом “мочить в сортире” и ставшего в значительной степени заложником собственной риторики президента.
Эта ситуация повторилась в Беслане. Ахмед Закаев, до “Норд-Оста” – легитимный партнер по переговорам, к тому времени уже был объявлен преступником. Но именно к нему власть обратилась с той же просьбой – помочь освободить заложников. В полдень 3 сентября Закаев позвонил в штаб операции и подтвердил готовность Масхадова прибыть в Беслан при предоставлении ему гарантий безопасности. Детали договорились согласовать в 14.00. В 13.05 произошло то, что произошло. Мне кажется, что в бесланском кризисе власть была даже ближе к варианту с приглашением Масхадова. Он обсуждался в течение нескольких дней. Вечером 2 сентября Путин публично на камеру сделал удивительное для него и всеми почему‑то забытое заявление, в котором подчеркнул, что безусловным приоритетом в разрешении бесланского кризиса является спасение жизней детей. Это могло быть подготовкой общественного мнения к единственному спасительному шагу.
Когда в свое время Путин уверял зарубежных корреспондентов, что ни один из заложников “Норд-Оста” не пострадал от применения газа, он не их обманывал. Он пытался обмануть самого себя. Возможно, Путин не хотел повторения того же исхода в Беслане. Без его санкции никто бы не отважился обращаться к Закаеву. Отдать приказ о штурме школы с захваченными в заложники детьми было невозможно. И Путин не отдавал такого приказа. Но его подчиненные нашли спасительный для себя и, как они полагали, для президента вариант. Необъявленный штурм, случайный штурм, вынужденный штурм. И никаких Масхадовых. И никаких заложников.
Слишком многих это устраивало. В том числе и негодяев, организовавших Беслан. Им совершенно не нужен был спасший заложников и тем самым легитимизировавший себя в значительной степени и в Чечне, и в России Аслан Масхадов. Им нужен был осетино-ингушский конфликт, который окончательно взорвал бы Кавказ. Через несколько дней после трагедии одновременно появились статьи двух талантливых российских публицистов – Александра Проханова иЛеонида Радзиховского. Они принадлежат к разным полюсам политического спектра и на моей памяти никогда и ни в чем друг с другом не соглашались. Но те две статьи, казалось, были написаны одной рукой в состоянии торжества, эйфории, в ликующем, несущем облегчение государственническом оргазме. Свершилось! Каким‑то чудом Российской Государственности удалось избежать Катастрофы. Масхадову не позволили спасти детей и тем самым унизить Государство. Твердыни Третьего Рима и Скрепы Русского Мира устояли. Это говорили и писали совершенно искренне, по указке своего горячего сердца талантливейшие политические поэты нашей эпохи, а за ними и сонмы соколовых, леонтьевых, пушковых, павловских. Один подонок посоветовал даже бесланским матерям не задавать лишних вопросов, а нарожать для себя новых детей.
Таково было настроение большинства политического класса, да, наверное, и большинства российских обывателей. Оно дает представление о том, какое сопротивление и в своем окружении, и в самом себе приходилось преодолевать верному члену чекистской корпорации и сыну советского народа Владимиру Путину в его робкой, мимолетной и непоследовательной попытке прорыва к элементарной человечности. Он оказался слабым человеком в трагических обстоятельствах. Судьба несколько раз давала Путину шансы подняться ради спасения людей над массовым государственническим бредом и проявить силу духа и характера. И пожертвовать ведь надо было не “территориальной целостностью”, не “величием России”, не ее “геополитическими интересами на Кавказе”. А так, всего лишь пшиком чиновных амбиций – вернуть в политическое поле бывшего советского артиллерийского офицера Аслана Масхадова. А чем он был хуже “академика” Рамзана Кадырова, зарезавшего, по его собственным словам, своего первого русского в шестнадцать лет? По-моему, как потенциальный партнер Москвы и проводник ее интересов на Северном Кавказе Масхадов был бы намного лучше. Но Масхадова убили вскоре после Беслана, чтобы навсегда закрыть эту проблему. А ту войну мы проиграли и выплачиваем дань победителю – кадыровскому режиму, декларирующему формальную лояльность не России даже, а лично В.В. Путину.
Владимир Путин был взвешен и найден очень легким.
Он струсил наказать виновных за Рязань,
струсил наказать виновных за “Курск”,
струсил наказать виновных за “Норд-Ост”,
струсил наказать виновных за Беслан,
струсил наказать виновных в убийстве Aнны Политковской…
А потом он уже не мог никого ни за что наказывать, потому что давно уже стал сам во всем виноват. Ему оставалось только повторять вслед за Макбетом: “По мне все средства хороши отныне, – Я так уже увяз в кровавой тине, – Что легче будет мне вперед шагать, – Чем по трясине возвращаться вспять“. И только когда через десять лет после Беслана погибли десятки детей в самолете, сбитом ЗРК “Бук”, у Путина на мгновение сдали нервы, ему захотелось выкрикнуть “Не я! Не я!”, и он продиктовал нелепую и лицемерную депешу городу и миру: “Президент России хочет перепроверить информацию, которую он получает от своих подчиненных… И если в конце концов в какой-то момент вдруг выяснится, что ополченцы к этому все-таки имеют отношение – это радикально изменит его отношение к ним. Ни за что погибшие дети, и взрослые тоже, и старики – это для него красная линия, за которую он не может переступить. Покрывать тех, кто это сделал, – зная, что они это сделали… Нет, этот грех он на душу не возьмет. Оно того не стоит”.
И последнее. Реакция русских на “Норд-Ост” и осетин на Беслан была показательно различной. Россия забыла про “Норд-Ост” и давно уже не задает власти никаких вопросов. Осетия, матери Беслана, которым посоветовали нарожать новых детей и забыть погибших, не забудут никогда и не перестанут задавать российской власти трудные вопросы. В России нет гражданского общества, и отдельный человек остается совершенно беззащитным, прежде всего ментально, перед фаллической вертикалью власти. Он знает, что он никто и звать его никак. На Кавказе, как и вообще на Востоке, также нет гражданского общества в западном понимании этого института, но его функции выполняют традиционные клановые структуры. Человек ощущает себя звеном во временной цепи поколений. Массовая трагическая гибель людей затрагивает все общество. Мы же, русские, похоже, навсегда провалились в какую‑то культурологическую черную дыру между Западом и Востоком. Нет более атомизированного социума, чем русский. Мы все – и подводники “Курска”, и заложники “Норд-Оста”, и убитые журналисты, и узники Болотной, и гибнущие сегодня на преступной необъявленной войне с Украиной заблудившиеся во время отпуска псковские десантники – пыль на ветру. И Путин наш президент.
Андрей Пионтковский
SVOBODA.ORG
Leave a Reply