Право выбора. Владимир Войнович

Как я вижу, спор по поводу Юрия Полякова и Солженицына не утихает.
Сергей Шаргунов вчера в передаче “Эха Москвы” помянул меня, причислив каким-то боком к сторонникам Полякова, каковым я ни в коем случае не являюсь.

Я критически относился и отношусь к некоторым взглядам и текстам Солженицына, но соглашаться с тем, что он просто взял и уехал, а не был насильно вывезен за границу, конечно не буду. Американцев к войне с СССР (“а СССР, – указывает Поляков, – хотим мы того или нет, по сути одна из политических версий исторической России”) он не призывал, потому что, как утверждают защитники Александра Исаевича, был большим русским патриотом и, даже находясь в США, позволял себе резко критиковать американцев.

Но справедливости ради надо напомнить, что он критиковал их за самые разные вещи – например, за то, что они недостаточно решительно противостояли коммунистической угрозе, которую представляла собой советская версия России. В “Архипелаге ГУЛАГ” он приводил рассуждения зэков не только о том, что им была бы желательна американская оккупация, но и о том, что они бы одобрили американцев, если бы те сбросили на Москву атомную бомбу. А чем же это, интересно, такое ужасное желание было вызвано? Оно было вызвано и оправдано запредельной бесчеловечностью советского строя в сталинской “версии”, которая казалась людям, превращенным в лагерную пыль, страшнее атомной бомбы. Что позволяет нам до сих пор сравнивать советский режим в сталинском варианте с режимом нацистской Германии.

Одна пожилая полька, во время войны угнанная в Германию и попавшая в Дрездене под американскую бомбежку, рассказывала мне, что она тогда сидела в подвале и, готовая сама погибнуть, шептала: “Так им и надо! Так им и надо! Так им и надо!”.

Солженицын так ненавидел советский строй (имея на это достаточно оснований), что оправдывал власовцев. Но при этом он ставил вопрос о том, кто кого предал первым – люди советскую власть или она людей. Тема предательства у Александра Исаевича присутствует не только в “Архипелаге”, но и в романе “В круге первом”, где дипломат Иннокентий Володин пытается предупредить американцев о возможном похищении у них советскими агентами секретов атомной бомбы.

Как бы я ни относился к словам и делам Солженицына, у меня нет оснований сомневаться в его патриотизме. Но его опыт показывает, что можно быть патриотом и критически относиться к существующей власти, а в некоторых случаях – ненавидеть ее и желать ее поражения. Сейчас происходит попытка приспособить Солженицына к текущим идеологическим потребностям существующей власти, но оказывается, что его сочинения не совсем вписываются в навязываемую обществу историческую концепцию, согласно которой все наше прошлое во все времена (кроме девяностых годов) было просто великолепно – на что, ссылаясь на высокий авторитет 5-го управления КГБ, справедливо указал бдительный Юрий Поляков. Сомневаться в патриотизме Полякова и его единомышленников у меня тоже нет причины, и я, если бы отнесся к их декларациям сколько-нибудь всерьез, готов был бы предположить, что, окажись они перед жестокой альтернативой – изнывать на воле под гнетом американских оккупантов или гнить на нарах под охраной сталинских вертухаев, – они без колебаний выбрали бы второй вариант.