15 лет назад, 9 августа 1999 года, президент Борис Ельцин назначил практически никому не известного царедворца, директора Федеральной службы безопасности Владимира Путина новым премьер-министром страны и заявил о желании видеть его своим преемником.
К заявлению Ельцина, менявшего тогда премьеров как перчатки, отнеслись недоверчиво. Наблюдатели еще могли поверить, что преемником президента станет ветеран советских спецслужб Евгений Примаков, неожиданно ставший любимцем российской номенклатуры или хотя бы хорошо известный до своего назначения премьером Сергей Степашин. Но Хуизмистерпутин? Почему он? И может ли случиться такое, что новым президентом России станет человек, который никогда не занимался публичной политикой, не имел опыта государственной деятельности, даже не входил в ближний круг Ельцина?
Теперь мы точно знаем – может. У Ельцина, потерявшего доверие в среде номенклатуры и отчаянно боявшегося отставки на фоне антикоррупционных расследований Карлы дель Понте и Юрия Скуратова, был не такой уж большой выбор. Новым президентом мог стать только лично преданный ему человек, но при этом происходящий из кругов российских спецслужб, прочно обложивших ельцинское окружение и окончательно ставших реальной властью после начала войн на Кавказе. Все три последних премьера Бориса Ельцина были выходцами из спецслужб, и преимущество Путина было в одном: он был слабее Примакова и незаметнее Степашина. Именно такой преемник и был нужен Ельцину.
Так человек, пришедший к власти на фоне грандиозных преобразований в России и использовавший стремление общества к переменам для совершения стремительной, небывалой в российской истории политической карьеры, добровольно отдал престол подпоручику Киже, обеспечившему ему спокойную старость, а его родственникам – сохранность капитала. В момент, когда принималось решение, определявшее даже не ближайшее будущее страны, а само ее существование, в Кремле не было человека, думавшего о России, – и оттого ельцинские слова “берегите Россию”, сказанные преемнику на ступеньках президентской резиденции, звучат сегодня так фальшиво.
Нельзя сказать, что Путин не сберег ельцинской России. Можно лишь констатировать, что он гигантски раздул то, что казалось наносным и временным многим романтикам 90-х: номенклатурную и олигархическую безнаказанность, подчиненность экономики интересам нескольких семейств, отсутствие здравого смысла во внешней политике, амикошонство по отношению к соседям, зависимость СМИ от государства и хозяев, наконец – презрение к народу. Да, Ельцину приходилось лавировать куда больше, чем Путину, но в рамках существовавшей при нем цены на нефть и памяти общества о крахе Советского Союза. Да и Путину понадобилось почти десятилетие для окончательного превращения Российской Федерации в авторитарную диктатуру латиноамериканского типа – а черты агрессора, готового с оружием в руках бороться против тех, кто не подчиняется ее правилам игры, Россия приобрела только в начале правления Медведева.
Но что глубже всего роднит и Ельцина, и Путина, и Медведева – это нежелание работать президентом России. Для каждого из этих политиков Российская Федерация была всего лишь нелепым обрубком настоящей империи, которую надлежит расширить за счет взбунтовавшихся провинций. Да, Ельцин не оккупировал Крым и не вводил диверсантов в Донецк. Но он поддерживал всех сепаратистов, оставшихся ему в наследство от Советского Союза, сделал все возможное, чтобы Молдова и Грузия не смогли восстановить свою территориальную целостность, а Азербайджан и Армения оказались плотно загнаны в карабахский тупик. Принятие российским обществом этой политики – как же, помогаем своим, – позволило без особых проблем провести две кровавые войны в Чечне, практически уничтожившие русскую демократию, и дало Путину возможность буквально за несколько недель перевести Россию на военные рельсы после краха режима Януковича.
Многие думают, что в 1999 году российская история могла пойти по другому пути, выбери Ельцин другого наследника. Но в самом этом словосочетании – “выбери Ельцин” – кроется отсутствие исторического выбора. Ельцин – раз уж россияне были готовы согласиться с любым его решением – просто не мог выбрать никого другого, кроме как человека, способного предоставить ему личные гарантии, – а такие люди никогда не бывают реформаторами, но всегда воспринимают самое отвратительное из наследия предшественника.
Крах российской государственности фактически был предопределен крахом ответственности российского общества и его упрямым, почти параноидальным нежеланием отвечать за будущее собственной страны.
Виталий Портников grani.ru
Leave a Reply