– Ты русский, что ли? – спросил у меня таксист.
– Нет, не русский, – сказал я.
– Ну, в смысле – русскоговорящий?
– Да, я говорю по-русски. Как вы догадались?
– А потому, что ты на переднее сидение полез. Впереди с водителем садятся только русские и израильтяне. Но израильтян я по парфюму вычисляю.
На углу Бродвея и пятьдесят седьмой мы остановились на красный свет.
– Этот светофор надолго, – сказал он обреченно.
– На сколько?
– Точно не засекал, но можно успеть отлить.
– Здесь, возле Карнеги Холл отлить?
– А что, прикрылся дверью и поливаешь. Здесь все так делают, и таксисты, и черные. Это Нью-Йорк, мэн.
– Я бы не смог.
Он посмотрел на меня насмешливо:
– Детский сад, школа, институт?
– Типа того.
– Не все получили такое хорошее воспитание, как вы, сэр.
На пятьдесят шестой мы остановились опять.
– Если посчитать, – сказал он, – так я за двадцать лет работы в такси год отстоял на светофорах на красный свет. А может даже и больше. Год жизни, как дятел, сидя в машине в надежде, что эта штука когда-нибудь переключится на зеленый. Посмотри вокруг, сотня человек только на этом перекрестке , как загипнотизированные, сидят и смотрят в этот факаный красный глаз. Кто придумал такое, блядь, убил бы.
Мы проехали до пятьдесят пятой и остановились снова.
– Вот бы ввести такое правило, – сказал он мечтательно, – отстоял год на специальном светофоре и получаешь сертификат, что можешь ездить на красный свет. Долларов сто, я бы заплатил. Все стоят как идиоты, а ты педаль в пол и пoхер ветер.
Следующий светофор поймал нас на пятьдесят третьей.
– Я красный цвет ненавижу, – сказал он. Никогда бы не купил себе ничего красного цвета, там майку или шапку какую-нибудь. Мне приятель рассказывал, что когда сидел по малолетке, еще там в СССР, к ним в камеру кинули пацана с воли в красном свитере. Так его в этом свитере и трахнули, только штаны сняли.
– А за что?
– Как за что. Красный цвет – пидopckий.
– Я думал, – голубой.
– И голубой тоже.
– А желтый?
– И желтый.
– А какой цвет вам нравится, – спросил я.
– Никакой. Я шмотки только темные ношу и на телевизоре цвета убираю.
– Что совсем без цвета на цветном телевизоре? – спросил я.
– Представь себе. И еще выключаю звук. Получается, как черно-белое немое кино.
– А почему? – спросил я.
– Что, почему?
– Почему вы так делаете?
– Заебало все, – сказал он. – Ты себе не представляешь, как все заебало.
Федя Рабинович Нью-Йорк
Leave a Reply