— Ты почему так плохо одеваешься? — спросил, когда она разделась, и он увидел, какая она красивая. Нет, конечно, не сразу, уже потом, когда осмелел.
— Бабок на хорошие шмотки нет, — сказала с милой ужимкой она.
Сейчас он любил ее и поэтому сказал:
— Хочешь, я тебе свои джинсы подарю.
— Какой у тебя размер?
— Верх 50, низ 46.
— Джинсы заберу, только знаешь, дай мне и майку, чтобы по-английски было написано. Большие шмотки — это модно.
— Ты чем занимаешься, чем на жизнь зарабатываешь? — спросил он.
— Я художник. Я хороший художник, — сказала она, и он почувствовал здесь опасную, болезненную убежденность.
— Почему же ты без денег сидишь? — спросил он, как ребенка ласково.
— Потому, что я с придурью. Я сама себе выбираю работу.
— Слушай, вглядываясь в него, сказала она, ты мне не попозируешь? У тебя хорошая спортивная фигура, но она еврейская. Это то, что мне для эскиза нужно.
— Ты хочешь меня рисовать? — удивился он.
— Нет. Только контуры снять. У меня распятие. Ты ляжешь, я помечу и все. Только голый, как сейчас.
Во второй раз увиделись только через два года, в старой минской кофейне, где эспрессо наливали в граненые стаканы. Теперь это был стиль заведения и достопримечательность города.
B сильно изменившемся за последние пять лет в Минске, эта кофейня последний островок старого города, который он застает нетронутым. Место тусовки молодняка шестидесятого года рождения. И те же граненые стаканы. Он стал в короткую очередь в кассу, огляделся. Увидел за столиком ee. Она увидела его раньше и с улыбкой следила за ним. Он узнал, ответил приветом, Всего лишь одним жестом она показала, чтобы он взял ей двойной, и она не стояла бы, как дурочка с пустым стаканом за столиком.
Нет же, конечно , он не стал бы тянуть ее сейчас в постель. Сейчас ему это было совсем не нужно. У него были другие проблемы. Партнер задолжал большие деньги, не мог отдать. И что-то там со здоровьем. К тому же он уже год жил с женщиной, в которую был влюблен.
Они сдвинули свои граненые стаканы с двойным эспрессо за столиком . Обменялись любезностями разглядывая друг друга, пытаясь угадать, что и с кем за эти годы случилось.
Он в хорошей еще форме, никаких животов, с вкусом одет, влюблен в кого-то, но это, она увидела сразу, его лебединая песня.
Она живет по хатам, одна на двоих квартира с сумасшедшим братом, которая досталась от родителей. Питается пельменями и консервами, курит сигареты без фильтра. Любит выпить. Постоянного полового партнера не имеет. Красивая. Немножко подпортились передние зубы. Она знает об этом, стала прятать улыбку.
Он спросил:
— А как там история с твоим проектом для церкви, или для костела? Помнишь ты с меня Джизуса Крайста на кресте рисовала.
— Плохо, что у них здесь нельзя курить, — сказала она после первого глотка, не очень хорошего, из перегоревшего кофе, эспрессо. — Это такой кайф, пить и курить одновременно.
“Плановые замашки”, — отметил он про себя.
— Ай, закурю. Выгонят так и уйдем. Здесь кофе на два глотка. Она закурила, затянулась, выпустила под стол дым, аккуратно загасила сигарету. Глотнула кофе и принялась рассказывать:
— Не хотели платить. Там большая работа была. Этот их главный на таком плохом русском говорит мне под конец, что ты мне ж…а здесь нарабила.
Я ему говорю, что он и был ж..д.
Он мне отвечает, да он был ж…д, но не Рабинович.
Я делаю круглые глаза и спрашиваю, какой еще Рабинович?
Как ты думаешь, что они мне ответили…
Leave a Reply