Я так и не понял, чем помешал этому велосипедисту, но когда остановился на светофоре, африкан-американ догнал меня, принялся стучать по крыше моей желтой субмарины, ладонью, грязно ругаться. Таксист я уже был к тому времени опытный, знал, что ни при каких обстоятельствах из машины выходить не следует, нужно и как можно быстрее уезжать от места кофликта. Горел красный, и это держало меня на перекрестке. Пассажир — джентельмен лет сорока, отложил газету, опустил стекло, подозвал к себе моего уличного оппонента, показал ему свой полицейский бедж и сказал что-то вроде:
— Потеряйся, нах…
Африкан-американ, к удивлению, ничуть не испугался, даже обрадовался, обложил моего защитника полицейского такими х…ми, что мне стало страшно. К счастью загорелся зеленый, я ушел с перекрестка, спустился на два блока ниже, выскочил на FDR хайвей, и велосипедист перестал для меня существовать. Но не для полицейского. Он сидел красный, злой, долго молчал, наконец спросил:
— Откуда ты?
— Из Раши, — сказал я.
— Они там есть у вас в Раше.
– Кто?
– Не прикидывайся, ты знаешь о ком я говорю.
— Мало, — сказал я, – у русских совсем другие проблемы…
Его не интересовали русские проблемы, он перебил меня:
— А как ты, вообще, к ним относишься?
— Смотря к кому как, — желая избежать объяснений с ментом, сказал я, как мог по-английски, но , видно он не понял меня, спросил:
— What do you mean? Что ты имеешь ввиду?
Понимая, что не смогу уклониться от ответа я, долго подбирая слова, сказал:
— Сэр, я не хочу говорить о плохих людях, давайте говорить о хороших людях. Когда я вижу в Нью-Йорке хорошего белого человека, я радуюсь. Когда я вижу в Нью-Йорке хорошего черного мэна, я радуюсь вдвойне. Это значит, что на одного плохого черного мэна меньше.
Он задумался, рассмеялся и сказал:
— У меня начальник — черный, хороший мэн. Расскажу сегодня эту историю, ему понравится.
Leave a Reply